Удивительно, но царицынская газета «Волго-Донской край» выходила в городе до самого конца декабря 1917 года. Работая уже в условиях советской власти, редакция газеты умудрилась выпустить почти 40 номеров, и это при том, что позиция газеты изначально и до самого последнего номера оставалась антибольшевистской. Из этих 40 номеров в волгоградском архиве есть всего 5 штук, но и этого хватает чтобы погрузиться в атмосферу того времени. От чтения их остаётся тягостное и немного странное ощущение. Номера за март 1917 года просто захлёстывает оптимизмом. Царь отрёкся! Россия обрела Свободу! Все счастливы!
Доктор, вернувшийся ночью из Царицына в Ерзовку, бегает по домам и сообщает всем счастливую весть: царь отрёкся! Теперь всё наладится! Хлеб подвезут, цены упадут, негодяев разгонят! Все поздравляют друг друга — и учителя, и врачи, и местный священник тоже. Утром 5 марта обыватели на станции Николаевской скупают газеты с информацией об отречении царя по рублю за штуку! (при цене номера в 7 копеек), дикий ажиотаж и всеобщая радость. В Царицыне наспех сформированный из Городской и Земской управ Исполнительный комитет проводит торжественный парад войск гарнизона («в целях ознаменования победы народа и армии над старым самодержавным строем») и пишет воззвание к горожанам, в котором говорится: «Помните, граждане, что мы переживаем счастливейший момент в русской истории!». Почти как заклинание, в каждом абзаце газетных статей сообщается, что в городе нет никаких беспорядков, что рабочие формируют милицию — для охраны порядка и Свободы, и даже на рынке — чинная торговля, без былых «окриков держиморд», только что начальника тюрьмы вроде побили, но он лечится. И заголовки статей: «Всё налаживается». И вот… проходит всего каких-то шесть месяцев и настроения меняются кардинально. Видимо, всё пошло не так, как думалось. Газеты наполняются унынием, разочарованием, ощущается страх, медленно ползущий сквозь статьи, о котором не смеют говорить, и смутные тяжёлые предчувствия, которые не дают покоя. Качество бумаги и типографской краски от номера к номеру всё хуже и хуже, объём печатных листов — всё меньше и меньше, от мартовской эйфории не остаётся и следа. И вот, последний номер — от 21 декабря 1917 года. Две полосы заполнены каким-то невнятным текстом, смысл которого местами вообще теряется: тихое, почти бессвязное бормотание, написанное в шоковом состоянии. Общая идея: случилось то, что должно было случиться потому что по-другому случиться, видимо, и не могло. Это — последний вздох старого Царицына. Тридцать три года блестящей, почти образцовой, царицынской журналистики упираются в этот жалкий декабрьский лепет.